«Ревущие двадцатые», «золотые двадцатые», «сумасшедшие двадцатые» — как только не называли десятилетие, пришедшее на смену периоду великих испытаний и потрясений, принесенных Первой мировой войной. Любой из этих эпитетов подчеркивал особенность наступившего времени с его необыкновенной жизненной энергией, с новыми надеждами, людей, переживших войну, желанием жить на «полную», получать наслаждение и веселиться так, словно каждый в душе уже понимал, что вскоре мир вновь окажется на «пороге» очередной трагедии — второй мировой войны.
Европа межвоенного времени стала именно таким оплотом безграничной животворящей силы, приютом вдохновения и неисчерпаемых возможностей для многих представителей творческой среды из России, вынужденных оказаться в эмиграции после крутых поворотов в жизни империи. После революции 1917 года границу уходящей России пересекли представители самых высших кругов российского общества: с первой волной эмиграции выехала, пожалуй, наиболее цивилизованная часть страны — дворянские семьи и великокняжеская элита. Подавляющая часть русской диаспоры оседала в таких развитых европейских странах, как Германия и Франция. Париж — эта признанная культурная столица стала для носителей колоссальной национальной традиции оплотом культуры и просвещения, важнейшим центром реализации их художественных и предпринимательских возможностей.
Очень скоро после эмиграции русской аристократии в Европе вспыхнула волна поклонения России и российской культуре: новоиспечённым символом смены времен стал стиль «а-ля рюс», восходящий к традициям русского самобытного народного костюма, прочно укоренившийся в гардеробах европейских модниц. Общественный вкус начала века показал европейцев как настоящих ретроградов, увлеченных историей и всеми усилиями поднимающих «со дна» канувшие в небытие очерки прошлого. Однако преданность европейцев русской ретроспективе оказалась недолгой и, к тому же, не исключительной – это явление стало лишь результатом очередного мейнстрима, прокатившегося по континенту. Вслед за русской эмиграцией, уже в середине 20-х, Картер совершил открытие Египетских гробниц, и Европу накрыла новая волна историзма. Триумф и закат истеблишмента русской великокняжеской элиты был недолгим, но искрометным.
Непродолжительное стремление французских денди ассимилировать русские традиции в культуре своего народа возникло на взаимовыгодных с эмигрантами условиях: если французы стремились постичь экзотику самобытного стиля и тайны «загадочной русской души», то русские, в свою очередь, отчаянно стремились сохранить национальное самосознание в «бурлящем течении» зарождающегося модернизма XX столетия, и рассчитывали на поддержку в этом французских властей (создание библиотек, архивов, музея и т.д.). Культура русского зарубежья и культура метрополии, а также определение места русской культуры за рубежом в общенациональном слиянии показывает, что оба культурных потока имели общие корни, единую национальную почву. Отстаивание национально принадлежности своего творчества, охранительные устремления переплетаются в искусстве русских художников в Париже с попытками освоения и западноевропейских, новаторских тенденций. Невероятно точным стало определение знаменитого подвижника русского искусства, коллекционера Н.Д. Лобанова-Ростовского, о том, что русский стиль, принесенный в европейское ар-деко отечественными художниками, стал не только своеобразным «Возрождением» русского искусства, но и проложил «шелковый путь» русской культуре на Запад.
Какова же была сфера влияния русского художественного наследия на массовый поток французской культуры? Как в условиях зарождающейся в Европе эпохи pret-a-porte смогло ужиться кустарное ремесло, колоссальный труд, рождающий единичные вещи, столь экзотического кроя и фасона? Кто же стал сивиллой этого авангарда, искрометно, всего за несколько лет достигшего статуса мейнстрима и вновь канувшего в паутины блошиных рынков музейных архивов?
У каждого десятилетия свой провидец, вестник новых тенденций, человек, более других способный предугадывать и воплощать желания общества. В 1910-х годах таким провозвестником моды стал Сергей Дягилев, великий русский антрепренер и подвижник отечественного искусства, во многом предвосхитивший сразу два грандиозных события в европейской моде – окончательное утверждение стиля ар-деко, «заверительная подпись» русского импресарио под еще зыбкими идеями будущего французского «короля моды» — Поля Пуаре, и проникновение в Париж, а оттуда и во всю Европу, самобытной русской культуры, вплоть до наших дней вызывающей трепет в глазах иностранцев. Знакомство Парижа с русским искусством, принесенным С. П. Дягилевым, началось на осеннем салоне 1906 года, где он открыл выставку русского изобразительного искусства периода творчества от Боровиковского до Врубеля. Франция в начале XX века переживала период дружбы с Россией, и потому начинания Дягилева особенно были поддержаны парижанами. Торжественный выход русского искусства на европейскую арену поддерживался и в высших кругах: в 1907 году, с легкой руки одной из «элегантнейших дам прекрасной эпохи» графини-меценатки Греффюль, Дягилев представил на суд избалованному Парижу достижения русской классической и оперной музыки в исполнении Федора Шаляпина и Фелии Литвин. В 1909 году Париж увидел оперу «Борис Годунов» Мусоргского, поразившую зрителей невероятными костюмами в русском стиле: для постановки оперы Дягилев объездил всю крестьянскую Русь, собирая коллекцию народных сарафанов, кокошников, украшения из старинных вышивок и жемчуга. Декорации готовились страстными художниками-славянофилами: в работе принимали участие И. Я. Билибин, К. Ф. Юон, А. Н. Бенуа, и, вкупе всего этого пленительного антуража, Париж восторженно рукоплескал экзотике древней Руси. Значение русского импресарио для темы влияния русского искусства на моду Запада заключается в создании им мощной культурной платформы, цивилизации искусства, сделавшей Россию в период массовой поглощенности эклектикой не архаичной державой под эгидой «царя Берендея и Стеньки Разина», а оплотом интеллектуальности, рафинированности и духовного обогащения. «Это не был поверхностный модернизм. Дягилев не был условным “носителем зеленой гвоздики”, но был искренним рыцарем эволюции и красоты…»- писал Николай Рерих. Русские сезоны воспитали во французских гражданах истинных «le fervents des ruses» (любителей всего русского), дав впоследствии русским эмигрантам возможность на достойное существование в стране и уважение, как к носителям колоссальной культурной традиции.
Не в меньшей степени на сложение моды на все русское повлияла и княгиня Мария Клавдиевна Тенищева, под чьим покровительством сложился наиболее яркий в России центр неорусского искусства и кустарного промысла — Талашкино. Осознавая свою незаменимую роль в сохранении традиций русского ремесленного производства и национальных традиций, княгиня-меценат форсирует высокое мастерство своих учеников и выводит русское кустарное производство на авансцену Европы: в 1905 году в Париже открывается выставка народных промыслов Талашкино.
В действительности же, русские эмигранты начала века под неоспоримым влиянием Русских сезонов оказали на культуру Европы самодовлеющее значение не только за счет привнесения своей самобытной культуры, получившей в изложении европейцев название «стиль «а-ля рюс», но, в первую очередь, благодаря распространению моды на экзотику. Русские эмигранты открыли для французской культуры тенденцию к ориентализму и, сами того не подозревая, стали настоящими новаторами в глазах европейцев. Ориентализм в России всегда был уникальным явлением: географически, исторически и этнографически он сочетает в себе многие культурные традиции в своём общем, едином развитии, что выражается в тех или иных интегрированных или самостоятельных их проявлениях, обхватывающих все сферы деятельности – от моды и искусства до лингвистики.
Возникновение и развитие русского стиля в моде 20-х годов, когда Европу накрыла волна экстраординарного ар-деко с легкой руки таких новоиспечённых гениев вкуса, как Поль Пуаре, Жанна Ланвен и, конечно же, легендарной Шанель, было тесно связано и с неустойчивым временем, и с творческим поиском художников. Франция в 20-е годы XX века, на «полдень» которых приходится «Ренессанс» русского национального искусства, переживает расцвет стиля ар-деко, воспетого Полем Пуаре. Европейское ар-деко провозгласило своим «жизненным кредо» экзотику и ориентализм: в моделях каждого дизайнера этой удивительной эпохи можно увидеть отголоски той или иной культуры и идеологии. Начало XX века стало своеобразным театром мод, а внутренняя атмосфера ар-деко с первых нот стала «игрой». Русское искусство в этой «игре стилями» рождает пожалуй, один из важнейших стилеобразующих принципов: мода на стилизацию, имитацию в первые десятилетия XX века появляется именно благодаря Русским сезонам, с экзотикой костюмов Бакста к балетам «Шехерезада», «Клеопатра», «Жар-птица». Черты русского стиля вливаются в культурный оборот с легкой руки балерин и первых модниц Тамары Карсавиной и Анны Павловой, а также театральных костюмов к балетам «Петрушка» (1911г.) по эскизам, выполненными А. Бенуа, «Весна Священная» (1913г.) по рисункам Н. Рериха, и малоизвестной постановке художника Ларионова «Лис».
Если русские сезоны Дягилева и последовавшая за ними волна эмиграции внесли неоценимый вклад в искусство Франции, то и Франция, в свою очередь, сделала все, чтобы увековечить традиции русского костюма как в истории 20-х годов, так и в современной модной индустрии. Вдохновленные русскими кустарями и русскими женщинами, французские кутюрье постоянно обращались к созданию коллекций в стиле «а-ля рюс». В 1920 году молодая Шанель знакомится с Дмитрием Романовым и под влиянием России создает коллекцию с элементами русского стиля. Шанель использует очень простые по форме, но гениальные для своего времени блузы, напоминающие косоворотку или гимнастерку солдат царской армии. Французская исследовательница и автор монографии Шанель, Эдмонда Шарль Ру, в своей книге «Время Шанель» признает: » В те годы Шанель создала на основе «рубашки» — длинной свободной блузы с поясом, какую носят русские крестьяне — модель, которая превратилась в униформу парижанок. Русское влияние здесь совершенно очевидно». Вскоре после выезда с князем Дмитрием Павловичем на Лазурный берег, Шанель там же устраивает презентацию коллекции одежды с мехами. Модные новинки демонстрировались исключительно русскими манекенщицами. В том же труде Шарль Ру отмечает: «Это и понятно: русские носят меха с привычной непринужденностью». На пике популярности «русского» стиля, реформу Пуаре и Шанель охотно поддерживает и молодой дизайнер Жанна Ланвен, разделив увлечения великих кутюрье фольклором и восточными мотивами. В 1923 году Жанна-Мари Ланвен в первых своих коллекциях уверенным стежком связывает кокошники и платья-косоворотки с трендами «парижского шика» – туфлями с перепонками на низком устойчивом каблуке. Экзотика ар-деко привела и к тому, что не без помощи навеянных когда-то Бакстом брюк-шароваров в моду вошли пижамы, нижняя часть которых была прямой реминисценцией «ревущих 20-х» к утонченной этнике Пуаре. Именно Жанна Ланвен, модели которой пользовались большим успехом, в 20-х годах, создавала такие элегантные пижамы, что дамы отваживались выходить в пижамных костюмах на улицу и использовать их как вечернюю и салонную одежду. В ее «пижамных» коллекциях в середине 20-х прекрасно уживались и меховые воротники, и манжеты, легкое ростовское кружево, вышивка жемчугом, — словом, все те формально-стилевые признаки, выдающие среди этого «шквала» этники явные русские акценты. В числе «русских» достижений Ланвен и создание коллекции головных уборов в виде кокошников, ставших настоящим «хитом» в середине десятилетия. Вслед за этой коллекцией практически каждый французский дом моды проявляет благосклонность к русскому национальному стилю. Дома «Жан Пату», «Люсьен Лелонг», «Нина Риччи», «Жан Рени», и, в особенности, дома меховой моды «Жак Хейм», «Роша», «Жак Дусе», «Мадлен Вионне», «Сестры Калло», «мадам Пакен», «Люсиль», ателье Сони Делоне – в 20-е годы увлечены экзотикой Древней Руси и витиевато сочетают парижский шарм с национальным костюмом российских глубин. Модели для знаменитых домов высокой моды создают и выходцы из России, художники-эмигранты, а парижские кутюрье охотно берут на работу модисток из княжеских родов, мигрировавших из России. В ателье прогрессивных модельеров оказывается весь свет русской эмиграции, точнее женской ее половины: последовательницы традиций высочайшего уровня кустарного производства приходятся как нельзя кстати в условиях растущей промышленности мод. Нет ничего удивительного в том, что на Международной выставке «Арт-Деко», проходившей в Париже, в Гран Пале, в 1925 году, русские мастерицы удостоились высших наград. В России, в дворянских семьях, женщины и девушки с раннего возраста обучались всевозможным ремеслам. Культ женщины, привившийся европейцам, способной воплощать в жизнь любые обязанности крестьянки, в России не был чем-то экстраординарным – обучение ремеслам, в том числе шитью и вышиванию было обыденной частью «русского» воспитания. Сложившаяся традиция в самой России воспитала свои первые итоги в творчестве Надежды Ламановой, ставшей, как считается сегодня, первым русским модельером. В действительности же, художественный талант Ламановой, как и успех ее предприятия, обнаруживает свои корни в старообрядческом укладе потомственной дворянской семьи, из которой происходила будущая «королева» русской моды. Именно для знакомства с Ламановой приезжает в Россию Поль Пуаре, и, по возвращении на Родину, он не перестает обращаться к моделям в русском стиле. Так, в 1916 году он создает дневной ансамбль «Осенний лист», основным элементом которого становится юбка с русским орнаментом, по форме близкая к поневе – важному элементу национального костюма. Именно в сочетании с такой юбкой, едва не прикрывавшей щиколоток, были особенно уместны сапоги «а-ля-рюс», которые Дениза Пуаре, муза и супруга модельера, носила годами. В 1919 году Пуаре создает пальто «a la russe» из черного шерстяного файя, с аппликацией из лайки белого цвета и отделкой из белого каракуля.
Всемирный экономический кризис 30-х годов поставил многоточие в истории русского зарубежья и русской зарубежной культуры, став, с одной стороны – ее закатом, и, с другой — ее временным «пристанищем покоя», чтобы уже через 10 лет снова начать возрождаться. Во второй половине двадцатого столетья русский стиль вновь возвращается на подиум благодаря «Русским балетам» Ива Сен-Лорана (осень-зима 1976/77). Вязанное платье-матрешка, боярские жилеты, пальто с набивным рисунком поражали роскошью и благородством. В 80-90 гг. Кристиан Диор выводит на подиум шапки-ушанки и пальто с высоким воротом, золотистые расшивки а-ля рюс появляются у Кристиана Лакруа, русский стиль обнаруживается и в коллекциях модных домов Kenzo, Pucci, Jean-Paul Gaultier, Roberto Cavalli, Giorgio Armani. Основатель первого в СССР дома моды, первый и единственный советский кутюрье Вячеслав Зайцев неизменно включал в большинство своих коллекций элементы русского костюма — несравненное буйство красок павловских платков, жилеты и душегрейки по-боярски отстроченные мехом, соболиные шапки, лисьи воротники, алые и изумрудные сафьяновые сапоги, юбки-поневы и расшитые цветными драгоценными нитями епанчи. Удивительный симбиоз высокого искусства и самобытности народных промыслов не пришел в забвение, актуальность русского искусства не теряет своих позиций и по сей день. О русской моде, уже как о самостоятельном явлении, узнали на Западе, о ней начали говорить, а Зайцева нарекли «Красным Диором». Очередным триумфом стиля стала последняя коллекция модного дома Valentino, выпустившего линию haut couture 11/12 с русской тематикой.
Таким образом, стоит еще раз сказать о том, что «всевластие» русской моды остается самодовлеющим явлением на протяжении всего XX века и выливается на широкий поток модной индустрии века XXI. Во многом, современная мода обязана этим именно коллективной памяти русской эмиграции, которая, оказавшись на чужбине, с первых же дней старалась запечатлеть для истории «хронику своих скитаний и вынужденного изгнания». Во Франции, где русский стиль процветает в межвоенное время, т.к. наибольшее скопление эмигрантов «распаковывает чемоданы» именно здесь, многие дома превращаются в «музеи былой Руси». Усилиями Эмигрантского комитета открываются библиотеки, архивы и альманахи. Русский стиль, царящий на Пигаль и Монмартре в 20-е годы – отражение духа русской эмигрантской культуры с ее восторженным национальным подъемом и отстаиванием национальной принадлежности своего искусства.
Советуем почитать:
- Альгамбрские вазы: "Ваза с газелями"
- Эстетика японского меча
- Цуба с тиграми мастера Ёкоя Соё II
- Композиционное многообразие цубы. Часть 1
- Пуаре – король моды
Интересная статья очень искренней молоденькой девушки, увлеченной русским искусством и его ролью в мировой культуре. Немного досадно, что статья не поучила «достойной правки» ( Ну это я так придираюсь.) А в целом очень даже неплохо.
«Старая карга».
да…тут нужна серьезная литературная правка. Факты же — весьма интересные.